Нечаянное открытие сбило меня с толку. Это действительно была классная вещь, она тянула на докторскую. По крайней мере, опыт защиты кандидатской научил меня определять ценность научных результатов.

Приводило в замешательство лишь то, что это пришло слишком легко. Не было десятилетий работы, выматывающих экспериментов и бесконечных статей и обсуждений. Я увидела эту формулу утром, едва проснувшись. В полусне она просто сияла перед глазами, как подарок. Осторожно, чтобы не смахнуть видение, я потянулась к листу бумаги и торопливо набросала строчку символов.

Наскоро умывшись, я опустилась за стол, вглядываясь в написанное. Это действительно было красиво, изящно, формула походила на произведение искусства, она была как будто выточена резцом ваятеля. И это был долгожданный итог многолетней работы всей лаборатории, в которой я была рядовым научным сотрудником.

Возбуждение нарастало. Я включила компьютер. Руки летали по клавишам, строчки текста обоснования и выводов ложились легко, и скоро мое открытие обрело законченный вид.  Наверное, это было то, что герой бессмертного произведения назвал бы словом «конгениально».

Пока принтер распечатывал десяток страниц, я быстро оделась, привела себя в порядок, и, схватив рукопись, рванула к научному руководителю.

Пожилой профессор читал страницу за страницей, не отрываясь, его взгляд цепко схватывал строчки и  остановился на формуле. Наконец он отложил рукопись, отошел к окну, помолчал. Потом обернулся ко мне, беспомощно улыбнулся и проговорил:

- Это должен был сделать я. И почему я просмотрел?
От его искренности захватило дыхание, даже глазам стало мокро. Я пожала плечами. Мы смущенно смотрели друг на друга.

- Знаете, милая, это ведь как минимум докторская. Нужно доложить на ближайшем заседании кафедры. – Он потянулся к телефону, набрал номер, велел, чтобы в завтрашнее заседание срочно включили мой доклад.

На следующий день на кафедре была неожиданная, странная реакция. Руководитель соседней лаборатории остановил меня в коридоре, и, глядя в сторону, спросил: «А разве мы обсуждали тему вашей докторской? Она ведь не была заявлена».

Ученый секретарь вызвала к себе, спросила нервно:
- Это весь текст? Объем кандидатской  не менее ста страниц, а у вас – заявка на докторскую, и здесь только  эти десять листочков? Думаю, на ученом совете не примут.

Перед докладом напряжение выросло до предела. В курилке что-то оживленно обсуждали, но при моем приближении разговор умолкал.

Мы допивали чай со Светой, нашей лаборанткой.
- Елена Владимировна, что они все против Вас имеют? Обсуждают вашу кандидатскую, говорят, что доказательства слабые, а выводы списаны.
- Вот новости. Защита прошла на ура. Да и было это Бог знает когда, нашли, что вспомнить.

Я подошла к кафедральному шкафу с диссертациями – там действительно не было моей кандидатской.

До заседания оставалось минут десять. Было как-то неуютно, и я решила-таки зайти к руководителю. Дверь оказалась закрыта, никого не было. Заседание началось без него.

Секретарь монотонно прочла тему моего доклада. Я взяла мел, начала писать, - и вдруг из зала раздался вопрос.

- Позвольте, не напомните ли дату заседания кафедры, на котором мы обсуждали тему вашей докторской диссертации? Я что-то не припомню, чтобы этот вопрос был согласован.
- Видите ли, - я обернулась к залу. Это немного странная история. Тема диссертации действительно не была утверждена.
- А какое право…
- Я имела над ней работать?

Вопрос прозвучал действительно по-дурацки. Кто может лишить меня права думать? Разве научные темы – это частная собственность? Кажется, сконфузился и мой оппонент.

- Простите, а когда вы начали работать над этой тематикой?
Голос был более вежливым, но меня уже прорвало. Ответ прозвучал грубо:
- На прошлой неделе.
Зависло молчание.
- Может, мы отложим этот вопрос до окончания обсуждения? – Все-таки, у кого-то в зале присутствовал здравый смысл.

Однако мой порох отсырел. Вдруг навалилась тяжелая усталость, хотелось сесть. Они что, не хотят увидеть это чудо? Им что, интересны только эти дурацкие формальности? Почему они так поступают со мной? Что я сделала плохого?

Возникло сильное желание встать и уйти, хлопнув дверью. В то же время стало неловко от продолжающейся тишины.

Вдруг вспомнилась фраза профессора: «Это должен был сделать я…». Наверное, это хотел бы сделать каждый из присутствующих. Они действительно бились над этим десять лет. А она решила прийти ко мне, эта волшебная птица, и вот она села ко мне на плечо.

Почему так происходит? Почему это произошло именно со мной? Возможно тот, кто смотрит со стороны, видит больше, чем тот, кто зарылся в деталях? Я действительно легко относилась к своей работе, однако мне было интересно все, что делается в лаборатории. Мне нравились глубокие, удачные доклады, и я чувствовала, где сотрудник зря копает пустую породу. О том, чтобы заняться докторской, я подумала однажды, но, прикинув объем работы, отставила эту мысль в сторону. А что, если бы это открытие пришло к одному из них, этих маститых докторов? Кажется, от волшебной птицы остались бы перья в драке за приоритет. Наверное, поэтому она и пришла ко мне. Это был вызов.

- И что же мне с тобой делать? – спросила я птицу.
- Защити меня.
И, кажется, пришло второе дыхание.

Я обернулась к доске и стала писать символы. Формула была прекрасна, соразмерна, гармонична. Она говорила сама за себя. Это действительно было открытие.

- Наверное, каждый, из сидящих здесь, хотел бы найти это,- мой голос звучал удивительно твердо. Вдруг улетучилась моя привычная скромность, и я поняла, что я защищена своей открытостью. – Это правда, что здесь результат многолетней работы всей лаборатории. Идея носилась в воздухе, и она пришла ко мне, я просто считала ее из пространства.

Я смотрела в глаза моих оппонентов. Я видела, как они отводили взгляды, как завлаб насупился и пожал плечами.

- Посмотрите, как совершенна эта идея. Она продвигает вперед работу всех нас, это так важно для всей науки. Вопрос о форме подачи диссертации мне кажется никчемным по сравнению со значением открытия. А вопрос о первенстве я оставляю на суд присутствующих.

Краем глаза я увидела фигуру моего руководителя. Кажется, он был совсем болен. Он стоял, прислонившись к двери, и слушал мои слова. Он ехал защитить меня, но не успел, да и не нужно было.

Одна за другой руки поднимались вверх, они голосовали за.